Восьмого мая продавщица отоварила хлебные карточки одним белым хлебом. Объясняет, что слышала – войне конец. Радист Жора уловил английское сообщение – вроде бы немцы капитулировали. Мы не верим.

В этот день нас перевели обратно в общежитие – уже тепло, цветут яблони. С новыми соседками, сёстрами в шинелях, Витей и Асей, дочерьми пропавшего без вести генерала, получили комнату, в которой студенты грелись, сжигая на кирпичах бумаги. Потолок почернел от копоти.

Нашли в подвале побелку. Прибиваю к палке свою платяную щетку, она же мочалка, она же теперь кисть. Кончили белить в половине третьего ночи. А в три часа – стук в дверь, словно землетрясение.

– Вставайте, война кончилась!

Все двери открыты, в коридоре толпа. Заводят патефон. Гаснет свет, включаем через батарею. Патефон играет румбу, все танцуют, поют, целуются-обнимаются, смотрят в глаза друг другу – неужто дожили?

Утром Лиля, Нюра, Исаак Каганов собираются на Красную площадь. У меня на девятое билет в Большой, на «Князя Игоря», Паша купила. Надо выйти пораньше, а то не протолкнёшься.

В самом деле, толпа течёт по улице, как река. В неё впадают ручьи из переулков. Все стремятся в центр. Туда же пытаются проехать грузовики с солдатами. Солдаты нагибаются, целуют тех, до кого можно дотянуться. В кузов бросают пачки Беломора, протягивают бутылки.

Описать, что было на Театральной площади, не в моих силах. Такого не было и не будет. Всё, что копилось четыре года – муки, надежды, разочарования, потери – единым духом вырвалось наружу, обняло всех, многократно усиленное. Кажется невозможным, но все друг друга понимали, породнились до близости.

Многие рыдали – потеряли родных, близких. Их утешители тоже плакали. Потери были у всех. В нашей семье пропал без вести двоюродный брат Неех. Семьи маминой племянницы, тёти Розы с мужем, дяди Якова с женой остались в безымянных, неведомых могилах.

Расспрашивали солдат, где воевали, не встречали ли моего отца, сына, брата? Вынимали из кармана чекушки, стаканчики, бутерброды, угощали соседей.

Подъехал Утёсов со своим автобусом, ему аплодировали. Из-за шума ничего не слышно, он уехал на Красную площадь.

Толпа ликовала и плакала.

Где-то сейчас Валя, сидит, небось, в части…

К семи часам я пробралась в театр. Паша уже сидела на месте. Из оркестровой ямы грянули гимны – советский, американский, английский. Звонок – оркестр заиграл увертюру. Зрители кричат, машут руками: – Потом увертюру! Передавайте речь Сталина!

Администратор отмахивается – трансляция только на площади.

Зал наполовину опустел. Соседка вернулась в одном туфле. Оперу исполнили, как никогда, с большим воодушевлением.

На площади остались папиросные коробки, бумажные стаканчики, туфли и шляпы. Домой меня подвезли солдаты.

Открываю дверь, навстречу – Валя! На столе – роскошная ветвь цветущей яблони. Он приехал без увольнительной, влез в окно, на второй этаж!

Будущее туманно. После защиты диплома нет ни жилья, ни постоянной прописки. Неизвестно, когда Валю демобилизуют. Но это всплывёт потом. Сейчас – счастье, война кончилась!